Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны...
СЕМЬ МАМ СЕМЕНА СИНЕБОРОДЬКО
В Лавровом переулке рассказывают, что однажды Семен Синебородько спросил:
— Папа, ты супа не видел? Или котлет?
— Нет, — сказал папа. — А ты не знаешь, куда моя чистая рубашка делась?
— Не знаю. И маму я тоже давно не встречал.
Стали папа с сыном звать маму из кухни, а она не идет. Пошли искать. На кухне нет, в ванной нет, в туалете нет. В комнатах тоже никого, и коридор совершенно пустой. Только грязный.
Наконец на кухонном столе под кучей немытых тарелок нашли записку: «Больше так жить не могу. Ухожу навсегда. Мама».
— И все? — удивился папа. — Больше ничего не написано?
— Написано. Число и месяц.
Поглядел папа на число, огорчился:
— Три дня назад ушла. Как мы ее прозевали?
— Так ведь котлеты, — говорит Семен, — только сегодня кончились. Нет, папа, ты как знаешь, а я без мамы жить не могу. Мне котлеты нужны.
— Да разве ее, — вздохнул папа, — догонишь теперь? У нее же три дня форы.
— Тогда, — говорит Семен, — придется нам с тобой новую маму в дом брать. Уж очень котлет хочется. С супом. И компота я бы сейчас пару кружечек тяпнул.
Папа сыну своему ни в чем не отказывал. Да ему и самому компот нравился. Походил папа по улицам, поискал, привел домой новую маму. Вторую. Симпатичная мама попалась. Молоденькая.
— Вот это, — говорят ей папа с сыном, — кастрюли, это сковородки. Вот газовая плита сразу на четыре конфорки. А магазин у нас — как выйдешь, направо за углом.
Надела новая мама фартук и — за дело. Сначала все хорошо шло, а через неделю — чувствуют папа с сыном: что-то не так. Еды нет, посуда грязная, мусор везде валяется. И на самом видном месте записка:
«Это не жизнь — кошмар какой-то! Прощайте навек!»
Нахмурился папа, надел свою самую красивую рубашку наизнанку, чтоб чище смотрелась, снова искать пошел.
Третья мама оказалась женщиной средних лет. Не такая уж красавица, но ничего — терпеть можно. Открыла она дверь в ванную, а оттуда на нее разные майки, рубашки посыпались. И штаны.
— У вас тут, — спрашивает мама, — шкаф?
— Нет, — говорит Семен. — Мы сюда грязную одежду кинули — по коридору ходить мешала.
Засучила третья мама рукава, взялась за работу. Только вскоре папа Семену новую записку показал. С очень сердитыми словами. А записки четвертой и пятой мамы показывать не стал. Там такие слова были… нельзя их детям показывать.
Дольше всех у них шестая мама продержалась. Совсем старенькая была, ходила плохо. Папа с сыном нарочно такую выбрали, чтоб сама уйти не могла. Она и не ушла. Уехала на «скорой помощи». Даже записку оставить не успела.
Следующую целый месяц искали, найти не могли. Наконец привел папа седьмую маму. Глянул на нее Семен — засомневался. А потом говорит:
— Ладно. Это даже лучше, что страшненькая. Крепче нас любить будет. Зато вон какая с виду выносливая и коренастая!
И действительно, некоторое время коренастая мама держалась. Полы мыла, по магазинам бегала, варила, стирала, убирала. Особенно здорово у нее получалось носки находить. Обнаружит один под подушкой, наморщит лоб, подумает — и прямым ходом на кухню, достает из чайника второй. Старалась она так, старалась, а потом говорит:
— Нет, не могу больше. Мне здоровье дороже. Пойду в больницу лягу, а в какую — не скажу, чтоб вы меня никогда не нашли.
Хотели папа с сыном маму руками удержать, но у нее все-таки еще немножко сил осталось: вырвалась — и бежать.
— Да что ж это такое, сынок, — говорит папа, — у нас все мамы разбегаются.
Попробовали они одни пожить, чувствуют: нет, не выходит.
— Папа, — говорит Семен, — давай вместе пойдем новую маму искать.
— Хорошо, сынок. Только давай темноты дождемся. Мы с тобой давно уже без мамы живем. Нам теперь не стоит людям днем на глаза попадаться.
— Почему это?
— А ты сам на нас в зеркало погляди. Поглядел Семен в зеркало — стоят там двое… Худющие, обросшие, грязные, оборванные.
— Неужели, — удивился Семен, — это мы?
— Мы, сынок…
В Лавровом переулке рассказывают, что папе с сыном больше не удалось заманить к себе ни одну маму. Говорят, они до сих пор бродят по ночным улицам — ищут. Или спрячутся где-нибудь в подворотне и ждут. Услышат шаги, насторожатся, вглядываются с надеждой: может, это какая-нибудь мама идет? Но нет, не мама это. Мамы по ночам спят и не гуляют по темным переулкам. А папе с сыном чаще всего попадаются милиционеры.
В Лавровом переулке рассказывают, что однажды Семен Синебородько спросил:
— Папа, ты супа не видел? Или котлет?
— Нет, — сказал папа. — А ты не знаешь, куда моя чистая рубашка делась?
— Не знаю. И маму я тоже давно не встречал.
Стали папа с сыном звать маму из кухни, а она не идет. Пошли искать. На кухне нет, в ванной нет, в туалете нет. В комнатах тоже никого, и коридор совершенно пустой. Только грязный.
Наконец на кухонном столе под кучей немытых тарелок нашли записку: «Больше так жить не могу. Ухожу навсегда. Мама».
— И все? — удивился папа. — Больше ничего не написано?
— Написано. Число и месяц.
Поглядел папа на число, огорчился:
— Три дня назад ушла. Как мы ее прозевали?
— Так ведь котлеты, — говорит Семен, — только сегодня кончились. Нет, папа, ты как знаешь, а я без мамы жить не могу. Мне котлеты нужны.
— Да разве ее, — вздохнул папа, — догонишь теперь? У нее же три дня форы.
— Тогда, — говорит Семен, — придется нам с тобой новую маму в дом брать. Уж очень котлет хочется. С супом. И компота я бы сейчас пару кружечек тяпнул.
Папа сыну своему ни в чем не отказывал. Да ему и самому компот нравился. Походил папа по улицам, поискал, привел домой новую маму. Вторую. Симпатичная мама попалась. Молоденькая.
— Вот это, — говорят ей папа с сыном, — кастрюли, это сковородки. Вот газовая плита сразу на четыре конфорки. А магазин у нас — как выйдешь, направо за углом.
Надела новая мама фартук и — за дело. Сначала все хорошо шло, а через неделю — чувствуют папа с сыном: что-то не так. Еды нет, посуда грязная, мусор везде валяется. И на самом видном месте записка:
«Это не жизнь — кошмар какой-то! Прощайте навек!»
Нахмурился папа, надел свою самую красивую рубашку наизнанку, чтоб чище смотрелась, снова искать пошел.
Третья мама оказалась женщиной средних лет. Не такая уж красавица, но ничего — терпеть можно. Открыла она дверь в ванную, а оттуда на нее разные майки, рубашки посыпались. И штаны.
— У вас тут, — спрашивает мама, — шкаф?
— Нет, — говорит Семен. — Мы сюда грязную одежду кинули — по коридору ходить мешала.
Засучила третья мама рукава, взялась за работу. Только вскоре папа Семену новую записку показал. С очень сердитыми словами. А записки четвертой и пятой мамы показывать не стал. Там такие слова были… нельзя их детям показывать.
Дольше всех у них шестая мама продержалась. Совсем старенькая была, ходила плохо. Папа с сыном нарочно такую выбрали, чтоб сама уйти не могла. Она и не ушла. Уехала на «скорой помощи». Даже записку оставить не успела.
Следующую целый месяц искали, найти не могли. Наконец привел папа седьмую маму. Глянул на нее Семен — засомневался. А потом говорит:
— Ладно. Это даже лучше, что страшненькая. Крепче нас любить будет. Зато вон какая с виду выносливая и коренастая!
И действительно, некоторое время коренастая мама держалась. Полы мыла, по магазинам бегала, варила, стирала, убирала. Особенно здорово у нее получалось носки находить. Обнаружит один под подушкой, наморщит лоб, подумает — и прямым ходом на кухню, достает из чайника второй. Старалась она так, старалась, а потом говорит:
— Нет, не могу больше. Мне здоровье дороже. Пойду в больницу лягу, а в какую — не скажу, чтоб вы меня никогда не нашли.
Хотели папа с сыном маму руками удержать, но у нее все-таки еще немножко сил осталось: вырвалась — и бежать.
— Да что ж это такое, сынок, — говорит папа, — у нас все мамы разбегаются.
Попробовали они одни пожить, чувствуют: нет, не выходит.
— Папа, — говорит Семен, — давай вместе пойдем новую маму искать.
— Хорошо, сынок. Только давай темноты дождемся. Мы с тобой давно уже без мамы живем. Нам теперь не стоит людям днем на глаза попадаться.
— Почему это?
— А ты сам на нас в зеркало погляди. Поглядел Семен в зеркало — стоят там двое… Худющие, обросшие, грязные, оборванные.
— Неужели, — удивился Семен, — это мы?
— Мы, сынок…
В Лавровом переулке рассказывают, что папе с сыном больше не удалось заманить к себе ни одну маму. Говорят, они до сих пор бродят по ночным улицам — ищут. Или спрячутся где-нибудь в подворотне и ждут. Услышат шаги, насторожатся, вглядываются с надеждой: может, это какая-нибудь мама идет? Но нет, не мама это. Мамы по ночам спят и не гуляют по темным переулкам. А папе с сыном чаще всего попадаются милиционеры.